«Плачу 10 копеек за идею» - Михаил Анатольевич Цфасман

Юрий Иванович Манин

(р. 1937)

Член-корреспондент Российской академии наук, Член Королевской академии наук Нидерландов, Гёттингенской академии наук, академии «Леопольдина», Французской академии наук, Американской академии искусств и наук и Папской академии наук (Ватикан). Почетный доктор Сорбонны, Университета Осло и Уорикского университета. Математик, специалист по алгебраической геометрии, алгебраической теории чисел, математической физике. Один из основоположников некоммутативной алгебраической геометрии и квантовой информатики.

На 50-летие Юрия Ивановича Манина, пришедшееся на 1987 год, его учитель Игорь Ростиславович Шафаревич произнес следующие слова: «1937 год — значимый год в российской истории. В этот год родился Юрий Иванович Манин. 1953 год — тоже очень значимый год в российской истории: в этот год Юрий Иванович Манин поступил на математический факультет Московского университета».

О заборах как метафоре свободы

Лауреат Международной премии короля Фейсала в номинации «Наука» Юрий Манин. 2002 год © King Faisal Prize

Расскажу с его слов один очень характерный эпизод из его жизни. Летом 1953 года он приехал из Симферополя поступать на мехмат. После этого он снова уехал к себе на родину и вернулся в сентябре. За это время город полностью преобразился: исчезли заборы. В то лето и, соответственно, до этого Москва была огорожена глухими деревянными заборами, за которыми скрывались какие-то секретные и псевдосекретные учреждения. Эти рухнувшие заборы стали для него метафорой свободы.

Об идеях за 10 копеек

Когда в стране наступила перестройка, Юрий Иванович взял складной столик и складной стульчик, поехал на Арбат, поставил там эти столик и стульчик, повесил объявление: «Плачу 10 копеек за высказанную идею» — записывал мысли случайных прохожих и платил за это. Идеи в основном были глупые, но сам по себе замысел приводит в совершенный восторг. Вообще надо сказать, что он воспринял перестройку с гигантским восторгом, а когда оказалось, что далеко не все его мечты и чаяния воплотились, очень огорчился. Может быть, его отъезд в Германию и Америку во многом был мотивирован этими несбывшимися мечтами. Потому что дух свободы 60-х годов, который совпал с его молодостью, был для него необыкновенно важен. Когда рухнул Советский Союз, он с восторгом ждал возвращения этого духа свободы. А этот дух свободы вернулся, может быть, даже в большей степени, чем он ожидал, но далеко не всегда в приятных формах. Мечта была гораздо чище и сильнее, чем грубая реальность.

Об особом поколении математиков

Юрий Манин, доктор физико-математических наук, старший научный сотрудник Математического института имени В. А. Стеклова АН СССР, лауреат Ленинской премии за труды по алгебраической геометрии и теории чисел. 1967 год © Александр Невежин / РИА «Новости»

Существует удивительный феномен. В московской математике был особый период, или особое поколение, — люди, которые родились между 1936 и 1938 годом. В эти три года появились на свет совершенно замечательные математики мирового уровня. Всех я, наверное, не перечислю, но достаточно вспомнить Владимира Игоревича Арнольда, Сергея Петровича Новикова, Якова Григорьевича Синая, Дмитрия Викторовича Аносова, Александра Александровича Кириллова и моего учителя Юрия Ивановича Манина. В другие годы были математики этого уровня, но никогда так много сразу. Я часто задавался вопросом: почему так получилось? И ответ несколько парадоксален: с одной стороны, советская власть в ее худшем, сталинском варианте выталкивала способных людей из всех остальных сфер деятельности в математику, а с другой стороны, глоток свободы, начавшийся в середине 50-х и продолжавшийся до середины 60-х, дал некий дополнительный импульс. Вот это сочетание тоталитаризма и свободы и дало необыкновенно мощный рывок.

О широте интересов

Юрий Манин (лектор) и Владимир Арнольд. 1970-е годы © Факультет математики и компьютерных наук ИвГУ

Манин являлся и является для меня образцом ученого. Это было связано не только с тем, как он подходил к собственно научной работе, к математике, но и с тем, насколько широки были его интересы — как внутри математики, так и вне ее. Он много и плодотворно интересовался физикой и написал не одну физическую работу. Он занимался такими вещами, как глоттогенез — возникновение речи, в связи с чем изучал нейрофизиологию. Он рассказывал нам о структуре генома и читал курс на филфаке по средневековой французской литературе.

О журфиксах по пятницам

Один раз на своем семинаре Юрий Иванович сказал, что у дореволюционных профессоров была традиция общаться со своими учениками далеко не только на работе и далеко не только на темы, связанные с их научной работой. Что обычно у такого профессора был журфикс — день, когда без приглашения к нему в гости мог прийти любой студент и поговорить с ним о чем угодно, чаще всего совершенно не о своей собственной работе и даже не о той науке, которой он занимается. И ему пришла в голову мысль сделать это же для своих учеников и их друзей. И вот по пятницам в их маленькой двухкомнатной квартире у метро «Юго-Западная» стали собираться его ученики и разговаривать на самые разные темы. Темы эти обычно задавал сам Юрий Иванович. Это могла быть художественная литература или уже упомянутый глоттогенез — в общем, любой элемент как естественно-научного, так и гуманитарного знания. После этого все говорили, кто что об этом думает.

О математиках, которым приятно заниматься математикой и трудно общаться с людьми

Юрий Манин. Фотография из серии «Who’s That Mathematician?». Беркли, 1989 год © Paul R. Halmos Photograph Collection / Mathematical Association of America

Особенно ярко вспоминаю два заседания. На одно из них я пришел с женой, а у нас были маленькие дети, и поэтому вырваться ей было очень трудно. Поэтому мы немножко опоздали. Нас встретила жена Юрия Ивановича, Ксения Глебовна, которая, посмотрев на Алену, сказала: «Как всегда, самые красивые» — и провела в комнату, где уже шел разговор. Юрий Иванович говорит: мы тут без вас уже начали обсуждать такую тему — почему нам так легко и приятно заниматься математикой и достаточно трудно общаться с людьми. Что вы по этому поводу думаете? Я ответил, что лично мне очень трудно заниматься математикой и очень легко общаться с людьми.

О поэме и частушке

Второй эпизод — это день рождения Юрия Ивановича, который для учеников праздновался на журфиксе, в пятницу. По всей видимости, это было 50-летие. Естественно, его все поздравляли, в том числе стихотворно. Мне запомнилась поэма Миши Розенблюма, в которой были строки:

Скажи, затем ли Мартин Лютер

Швырял чернильницей во тьму,

Чтоб мы изобрели компьютер

И душу продали ему?

Юрий Иванович в это время написал цикл статей о компьютерной метафоре и вообще о роли компьютера в изменении мира. А еще были частушки, по-моему принадлежащие Саше Бейлинсону (сейчас он профессор в Чикаго) и Олегу Огивецкому (он профессор в Марселе). Из них помню такую:

Раз по улице иду,

Вижу — девка гарная.

Присмотрелся, поглядел —

Левополушарная.

Эти частушка и поэма были написаны и прочитаны не просто так. Юрий Иванович интересовался и ролью компьютера в обществе, тем, как он изменит жизнь, и нейрофизиологией. Он читал работы, связанные с ролью правого и левого полушария головного мозга: они его интересовали в том числе в применении к развитию речи и к разным другим вещам.

Об интересе к математике как к целому

Юрий Манин на конференции по дифференциальной геометрии и глобальному анализу. Гарвиц, 1981 год © Archives of the Mathematisches Forschungscinstitut Oberwolfach

Примерно тогда же в Москве в аспирантуре у Юрия Ивановича учился польский математик Мариуш Водзицкий, позже эмигрировавший в Соединенные Штаты и писавший Юрию Ивановичу письма о том, как он устроился в Америке. Письма эти были бумажные, шли очень долго, проходили цензуру, часть из них терялись, и Юрий Иванович их нам зачитывал. Там были замечательные истории, и одну я расскажу. До Беркли Мариуш устроился в какой-то провинциальный американский университет. Ему там было скучно, и он писал, что о математике здесь говорить не с кем, нет никого, кто был бы ему интересен. А потом от него пришло совершенно восторженное письмо со словами, что по части математики он по-прежнему никого не нашел, но нашел одного профессора древней истории. И вот они вместе пишут статью о Древнем Риме и что в этом университете он, видимо, больше будет заниматься древнеримской историей, чем математикой. А следующее письмо было скорее удивленное. Как-то он сказал этому коллеге и соавтору: «То, что вы мне рассказываете про такой-то эпизод римской истории, страшно напоминает то, что случилось с Карлом Великим». А тот ответил: «А Карл Великий — это кто?» — «Ну как же. Карл Великий, человек, создавший королевство франков». Тогда профессор облегченно вздохнул и сказал: «А, это не важно — это было уже после Древнего Рима». Эта история до некоторой степени иллюстративна, потому что Московской математической школе свойственен интерес к математике и к науке как к целому, а не к каким-то узким, отдельным ее задачам и проблемам.

О теории кодирования и удивительных приложениях математики

О научных достижениях Манина широкой аудитории рассказывать трудно. Потому что если задать вопрос, где применяется то, что он сделал в науке, то ответ будет выглядеть так: он сделал нечто, на основе которого другие математики сделали что-то другое, а дальше появились еще какие-то люди, которые сделали что-то третье, это третье перехватили инженеры, и вот благодаря всему этому в телефоне, который мы носим в кармане, например, меньше помех. Кажется, в 1981 году он позвал на свой семинар Валерия Денисовича Гоппу, который рассказал, как, с его точки зрения, алгебраическая геометрия может использоваться в теории помехоустойчивого кодирования. Это то, как автоматически исправлять ошибки на телефонной линии, или на диске компьютера, или в телефоне (по-русски это назвалось коды, исправляющие ошибки). Это такая наука, часть математики, которая возникла из инженерных приложений. И вот возникла совершенно гениальная, как мы сегодня понимаем, идея — применить к этому делу трудную область математики, называемую алгебраической геометрией. Гоппа рассказывал об этом разным людям в разных местах (в том числе и мне), и ни один математик его не понял. А Юрий Иванович понял и сумел это пересказать на другом своем семинаре нам. И после того буквально за несколько недель или месяц появилась такая область, которую мы сегодня называем алгеброгеометрические коды и которая в тот момент была совершенно сенсационным продвижением вперед для тех, кто специализировался в теории кодирования.

Об алгебраической геометрии и теории квантового компьютера

Юрий Манин. 2011 год © Denis Mironov / CC BY-NC-ND 2.0

Юрий Иванович всю свою жизнь занимался алгебраической геометрией. Это некоторая область, которая геометрическими методами изучает алгебраические уравнения. В школе нас учили, что окружность на плоскости можно задать уравнением 𝑥2+𝑦2=𝑅2. Оказывается, что с такого рода кривыми поверхностями и куда более сложными объектами можно работать методами как алгебры, так и геометрии, а в каких-то ситуациях и методами математического анализа. Одним боком эта наука прилегает к древнегреческой классике — работам Диофанта, а другим боком — к самой современной математической физике. Наши представления о том, как устроена Вселенная, были бы куда менее полными без алгебраической геометрии. С другой стороны, Юрий Иванович интересовался и другими вещами. В какой-то момент он написал две книжки по математической логике. Кроме того, он писал статьи по теоретической физике и по другим наукам: например, ему принадлежит идея квантового компьютера.

Об учениках

У Юрия Ивановича совершенно замечательная плеяда учеников. Самый известный из них — филдсовский лауреат Володя Дринфельд. Но и остальные его ученики совершенно замечательные. Можно упомянуть Сашу Бейлинсона, Витю Колывагина и многих-многих других. В какой-то момент он сам составил список своих учеников, защитивших у него диссертации. На тот момент их было 40−50 человек. Очень немногие из них потом бросили науку, а из большинства выросли очень хорошие математики.