Игорь Ростиславович Шафаревич
(1923−2017)
Доктор физико-математических наук, профессор, академик Российской академии наук, член-корреспондент Академии наук СССР, лауреат Ленинской премии.
О чтении западных математических журналов в троллейбусе и поступлении в университет в 14 лет
Мой отец Игорь Ростиславович Шафаревич был не просто выдающимся, великим математиком, но совершенно уникальным явлением в культурной жизни нашей страны. Начнем с того, что он был вундеркиндом. В 14 лет он поступил в Московский университет и одновременно учился в школе и в университете. И вот он ходил к тогдашним знаменитым ученым, слушал их лекции, потом экстерном сдавал экзамены. Будучи совсем молодым человеком, был знаком со всеми выдающимися математиками. Тогда, после войны, в 50−60-е годы, было время потрясающего расцвета советской математики — на факультете работала целая плеяда математиков величайшего уровня. Он был среди них.
В 23 года он уже стал доктором наук и защитил докторскую диссертацию, при этом решив ряд мировых проблем. Была такая знаменитая книжка немецкого математика Хельмута Хассе, специалиста в области алгебраической теории чисел, со списком проблем, стоявших в этой области. Почти все эти проблемы Шафаревич решил, как будто идя по списку. Когда ему было чуть-чуть за тридцать, он создал свою школу алгебраической геометрии. Сейчас эта область одна из самых популярных в математике, а тогда в Советском Союзе никто ей не занимался. Он рассказывал мне, что во время езды в троллейбусе листал западные журналы. Было почти ничего не понятно, потому что область была абсолютно незнакомой. Вдруг раз — что-то мелькнет. И снова непонятно. Вот так один и учил эти разделы.
О любви к музыке и горам
Он очень любил музыку. Кстати говоря, у него есть статья о Шостаковиче: я тут не специалист, но, на мой взгляд, это профессиональная музыковедческая статья. Он был блестящим лектором — студенты его обожали. Он каждый год читал новый спецкурс — это были уникальные курсы, некоторые из которых записаны, а некоторые, к сожалению, остались в рукописях. Летом он ходил в походы в горы и продумывал, какой новый спецкурс прочесть, и потом, возвращаясь осенью в Москву, начинал читать эти лекции. Вспомню один анекдот, который он мне рассказывал. Честно говоря, я не был уверен, что это на сто процентов правда, но уже после его смерти нашел у него в столе документ, подтверждавший эту историю. Он поехал в поход в горы и был там в альпинистском лагере. Случилось какое-то ЧП, и его забрали на спасательные работы. А у него начинались занятия на мехмате, и он отправил своему отцу телеграмму: «Задержан на спасательных работах. Сообщите в деканат». На почте перепутали, и телеграмма пришла такая: «Задержан на постельных работах. Сообщите в деканат».
Насчет альпинизма — это тогда было довольно модно среди ученых. Игорь Ростиславович не был альпинистом высочайшего класса — у него был второй разряд. Тем не менее он ходил на вершины самой высокой категории: тогда категории были до пяти — он ходил на «пятерки». Но чаще он не совершал восхождения, а ходил в походы и позже к этому привлек своих учеников — среди них было много и горных туристов, и альпинистов, и они ходили в самые разные горы — от Кавказа до Памира.
О диссидентстве и подписании писем

Есть один смешной эпизод, связанный с общественно-политической деятельностью отца. Мне, наверное, было лет одиннадцать — его диссидентская деятельность тогда была в разгаре. И вот звонок в нашу квартиру. Он открывает дверь — там стоит стандартная пара, которая приходила перед арестом или обыском: милиционер в форме и человек в штатском. «Гражданин Шафаревич здесь живет?» Он понимает, что, наверное, дело плохо: «Да-да, это я». — «Ваш сын разбил стекло в сберкассе — с вас штраф 3 рубля». А мы играли с друзьями в хоккей, и я действительно залепил шайбой в окно сберкассы.
О дружбе с Солженицыным

У Солженицына есть книжка «Бодался теленок с дубом», и несколько эпизодов касаются Игоря Ростиславовича. В одном он как раз описывает свой арест, после которого его выслали из Советского Союза. Мой отец при этом присутствовал — он пришел к нему обсуждать финальный вариант «Из-под глыб», и тут Солженицына пришли арестовывать. Я помню, что он пришел домой очень поздно взволнованный и рассказывал, в какой драматической ситуации оказался.
В той же книге, «Бодался теленок с дубом», описан такой эпизод. Они как-то гуляли за городом. Кажется, была весна, шли через речку по каким-то бревнышкам. Вокруг прекрасная подмосковная природа. И Солженицын говорит: как будет тяжело все это вспомнить, если жить не в России. На что отец ему ответил: да невозможно жить не в России.
У него всегда было такое отношение — он себя не представлял в других странах. После высылки Солженицына он заготовил несколько писем на случай своего ареста, которые лежали у разных людей, в частности у моей сестры. В них он призывал никакое иностранное государство его не принимать, потому что он отказывается жить где бы то ни было, кроме как в России.
Он несколько раз мне говорил, что ощущает себя человеком русской культуры. Хотя мировую культуру очень любил и знал в совершенстве три языка: английский, немецкий и французский, кроме того, немного древнегреческий, который специально выучил для того, чтобы читать в подлиннике Эсхила и Гомера. Но русская культура была ему как-то особенно, нутряным образом близка.
Об академиках Иване Петровском и Иване Виноградове

В 1973 году Петровский умер, а буквально через год или два Игоря Ростиславовича уволили. Тогда не только умер Петровский, но и велась кампания, связанная с высылкой Солженицына, а Солженицын и мой отец вместе организовали сборник «Из-под глыб», в котором были статьи с философскими рассуждениями о судьбах России. Солженицына арестовали, выслали, и этот сборник тут же вышел на Западе. По этому поводу отец дал интервью иностранным корреспондентам в нашей квартире — он специально подгадал так, чтобы ни меня, ни мамы не было дома, чтобы нам не могли ничего пришить. После этого его из университета уволили.
Был и еще один человек — Иван Матвеевич Виноградов, тоже знаменитый математик, академик, директор Института Стеклова, в котором Игорь Ростиславович работал всю свою жизнь. В Советском Союзе для всех сотрудников была обязательна общественная работа. Не такая общественная работа, которой занимался мой отец, а, скажем, в комсомоле, или в профсоюзе, или куратор над школой, или еще что-нибудь. И вот встречает как-то Иван Матвеевич Виноградов Игоря Ростиславовича в коридоре и говорит: «Игорь Ростиславович, мне все время говорят, что вы не занимаетесь общественной работой». Тот ответил: «Помилуйте, Иван Матвеевич, я ли ей не занимаюсь!» Виноградов тоже его защищал всячески до самой своей смерти.
Об учениках

О свободе

О научных достижениях и школе
