Иван Георгиевич Петровский
(1901–1973)
Выдающийся советский математик и деятель отечественного образования. С 1940 по 1944 был деканом механико-математического факультета, с 1951 по 1973 год — ректором Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. К числу основных областей научных исследований относятся теория дифференциальных уравнений в частных производных, качественная теория обыкновенных дифференциальных уравнений, алгебраическая геометрия, теория вероятностей, математическая физика. Герой Социалистического Труда. Награжден пятью орденами Ленина, тремя орденами Трудового Красного Знамени, а также медалями и иностранными орденами: венгерским орденом Труда I степени, орденом ГДР «За заслуги» I степени, болгарским орденом Кирилла и Мефодия I степени, французским орденом Почетного легиона. Лауреат двух Сталинских премий. Почетный доктор Карлова университета (Прага), Бухарестского, Лундского, Софийского университетов, иностранный почетный член Академии СРР.
Петровский был уникальным человеком. Прекрасных математиков в это время было немало, и можно спорить, кто из них первый. Обычно называют Колмогорова. Но не было ни одного человека, который совершил столько добрых дел, сколько Петровский. И именно это восхищает меня в нем, и именно поэтому я о нем решил рассказывать. Кроме того, Петровский — мой математический предок: он учитель одного из двух моих учителей, Евгения Ландиса (второй мой учитель — Владимир Арнольд, ученик Колмогорова).
Иван Георгиевич прославился тремя сторонами своей жизни. Во-первых, он был великий математик, во-вторых, великий ректор Московского университета, строитель и созидатель, а третья его сторона — гуманитарная: необыкновенно сильная, чрезвычайно редкая и, может быть, не так ярко освещенная, как первые две. Во многих опубликованных текстах встречается фраза, что за свою жизнь Петровский сделал десять тысяч добрых дел. Существует такое выражение «переломить судьбу», и, как правило, судьба человека переламывается к худшему. Петровский имел власть, страсть и умение переламывать судьбы людей к лучшему. И об этом написано и сказано не так много. Поскольку времени с его смерти прошло уже немало, большая часть того, что он сделал, погружается в забвение, но кое-что записано, и, может быть, я немножко добавлю сегодня.
О Петровском-математике
Что сделал Петровский в математике? Есть несколько областей математики, которые вполне понятны широкой публике. Все знают, что такое окружность. А если нарисовать окружность на эластичном листе и растянуть его, из окружности получится эллипс. Если посмотреть на Шуховскую башню, то она состоит из нескольких секций. Контуры этих секций — это гиперболы. Есть еще параболы — параболу прославил Алексей Николаевич Толстой в фантастической повести «Гиперболоид инженера Гарина». Но он, гуманитарий, перепутал гиперболу и параболу: свойствами отражателя, которые использовал инженер Гарин, обладает параболоид, а не гиперболоид.
Параболы, гиперболы и эллипсы к нашей практической жизни имеют прямое отношение. Вот еще одна иллюстрация того, что такое эллипс. На столе стоит стакан. Он круглый. Если вы на него смотрите сверху и сбоку, вы видите, что его верхний край — эллипс, а не окружность. Оказывается, что у этих понятий есть невероятно глубокое развитие в математике, причем в двух направлениях — в так называемой теории алгебраических кривых и в теории уравнений с частными производными.
В полном систематическом виде эту теорию создал Петровский в конце 30-х и начале 40-х годов. Он разделил уравнения с частными производными на эллиптические, гиперболические и параболические. Одна из самых знаменитых его работ — это работа о лакунах. «Лакуна» по-гречески «пробел», «отверстие», «промежуток». Суть дела в следующем. Если вы закричите и ваш крик будет длиться долго, то удаленный свидетель не услышит звука, когда вы начали кричать, но потом звук докатится до него — он будет слышать его некоторое время, и затем звук прекратится. Это так называемая лакуна в распространении звуковой волны. Она прошла, и ее больше нет — пустота, лакуна. Если бы наше пространство было двумерным, что, конечно, очень трудно вообразить, и мы жили бы на плоскости, то те же самые уравнения дали бы другой эффект. Крик никогда не закончился бы: дойдя до удаленного слушателя, он продолжал бы длиться бесконечно, все более и более затихая, но продолжая звучать. Тем самым уравнение распространения звука — волновое уравнение — в двумерном и трехмерном пространстве ведет себя по-разному. И в самом общем виде этот эффект исследован Петровским.
Он изучил большой класс гиперболических уравнений с частными производными и выделил среди них те, которые обладают лакунами, и те, которые ими не обладают. Мой учитель Ландис рассказывал, что эта работа стоила Петровскому такого напряжения, что некоторое время его близкие видели у него физические признаки утомления.
Можно сказать несколько слов про алгебраические кривые. И эллипс, и парабола, и гипербола задаются уравнениями. И эти уравнения студенты изучают на первом курсе далеко не только математических факультетов. Но уравнения можно усложнять. Можно усложнять постановку задачи об эллипсах, параболах и гиперболах, и так мы придем к одной из знаменитых проблем ХХ века, поставленных математиком Давидом Гильбертом . Петровский очень сильно продвинул решение этой проблемы и, в частности, доказал утверждение, которое не мог доказать сам Гильберт. А Гильберт был одним из величайших математиков на границе XIX и ХХ веков.
Могу рассказать один курьезный случай. Слушая какой-то доклад, Петровский особенно оживился, когда рассказывали некоторую теорему. Он сказал: «Очень симпатичная теорема — чья она?» — «Да она ваша, Иван Георгиевич», — ответил докладчик.
О деканстве Петровского
Петровский был замечательным администратором. Ему принадлежит фраза «Административную работу можно поручать только тем, кто ее ненавидит». И он как администратор сделал невероятно много. Еще не достигнув сорока лет, он был избран деканом недавно образованного тогда мехмата — механико-математический факультет Московского университета выделился из физико-математического факультета. Время деканства Петровского пришлось на Великую Отечественную войну. Петровский руководил эвакуацией мехмата в Ташкент, а затем — в Ашхабад и в Свердловск. Петровский заботился о жизни сотрудников факультета и студентов в эвакуации. Петровский же организовал возвращение в Москву. И когда стало ясно, что победа не за горами и существование факультета снова будет устойчивым, летом 1944 года Петровский попросил освободить его от должности декана.
О том, как Сталин назначил Петровского ректором
Рассказывают, что ему неоднократно предлагали должность ректора и он отказывался. Наконец на каком-то совещании у Сталина зашел разговор о том, кто мог бы быть хорошим ректором МГУ, и Сталину сообщили, что есть Петровский, но он отказывается. Тогда Сталин начертал своей рукой: «Назначить Петровского ректором Московского университета», и сомнения были сняты. И все же это назначение совершенно удивительно и непонятно. В те времена на ведущие посты выдвигались люди партийные и созвучные государственной идеологии. Петровский был человеком беспартийным и так им и оставался.
О кабинете на 9-м этаже
Петровский был невероятно доступен — к нему со своей проблемой мог прийти любой человек. Было примерно известно, в какое время нужно приходить. Человек поднимался или спускался на 9-й этаж, в предбанник кабинета Петровского, где сидели две пожилые и очень добрые секретарши старого интеллигентного образца. И они говорили, что через несколько минут Иван Георгиевич выйдет. Петровский стремительно выходил из своего кабинета и обращался к человеку, который его ожидал.
Ученики говорили ему: «Иван Георгиевич, ректорство лишает вас возможности творить. Вы не хотите вернуться к научному творчеству?» Он отвечал: «Если я перестану быть ректором, я сделаю еще несколько хороших работ; если я буду ректором, то таких работ в университете будет сделано тысячи».
Об организации новых кафедр и поддержке опальных ученых
Еще один случай противостояния антисемитизму
Мой учитель Ландис не был принят в аспирантуру, несмотря на то что прошел всю войну, имел ранения, военные награды и репутацию одного из талантливейших студентов на курсе. Но как еврея его не взяли в аспирантуру и направили преподавать в школу рабочей молодежи в системе железнодорожного транспорта. В какой-то момент Петровский пригласил его работать в университет. Начальство сказало Ландису, что если он найдет себе замену, то его отпустят. Ландис нашел себе замену — его не отпустили. После этого история повторилась. Ему опять сказали, что если он найдет себе замену, то его отпустят. Он нашел себе вторую замену — его не отпустили. Тогда Петровский сказал ему, чтобы он просто прекратил ходить на эту работу и начинал работать в университете. Ландиса вызвали в так называемый линейный суд — суд железнодорожного ведомства. Петровский сказал ему ни в коем случае на суд не являться. И в конце концов справедливость восторжествовала: Ландис стал сотрудником университета, а железнодорожное ведомство прекратило свои претензии.
О способе брать на работу способных выпускников
Пожалуй, еще более выразительным является тот способ, которым Петровский брал на работу наиболее способных выпускников аспирантуры. Это касалось и Владимира Арнольда, и Якова Синая, и Дмитрия Фукса, и многих других. Меня тоже коснулся этот способ. После окончания очной аспирантуры нужно было проходить процедуру распределения. Согласие на то, чтобы человека взяли в университет, должны были дать три организации: профком, партком и администрация. Для людей, которые не отличались общественными заслугами и грешили, так сказать, непокровительствуемой национальностью, пройти эту процедуру было практически невозможно. Петровский эту процедуру обошел. Примерно за полгода до окончания аспирантуры он переводил аспиранта в заочную аспирантуру и своей властью ректора брал его сотрудником в университет. Удивительным образом эта схема не была заблокирована. Таким способом Петровский набрал ядро сотрудников мехмата золотых годов.
О мехмате парткома и мехмате Петровского
О письме 99-ти и конце золотого века
В 1968 году многие сотрудники мехмата подписали письмо в защиту математика и диссидента Александра Есенина-Вольпина: так противостояние властей и интеллигенции наконец докатилось до мехмата. Началось с того, что писателей Юлия Даниэля и Андрея Синявского, которые публиковали свои произведения за границей под псевдонимами и чьи псевдонимы были наконец раскрыты, судили и приговорили к тюремным срокам. Диссидент Александр Гинзбург написал, точнее скомпоновал, «Белую книгу», собрав в ней все отзывы о процессе Даниэля и Синявского — от самых коммунистических до самых буржуазных, — и сделал эту книгу достоянием гласности. Хотя он не скрывался и хотя в книге были только документы, его тоже привлекли к суду. Суд был открытый, но открытый по-советски — все места были предоставлены своим. Есенин-Вольпин отправился на Петровку, 38, с требованием, чтобы ему выдали пропуск на этот суд. С Петровки,38, его отправили в сумасшедший дом. И тут математики всколыхнулись и написали очень резкое письмо в защиту Есенина-Вольпина. Подписи под ним поставили 99 человек.
Колесо истории, вращаясь, наконец накатилось на мехмат. Разразилась гроза: партком университета написал жалобу в ЦК о том, что Петровский развалил идеологическую работу в университете. После этого началось разрушение мехмата Петровского. Порядки на факультете резко переменились. Ефимова, который был деканом золотого времени на мехмате, сменил механик Огибалов — человек преклонных лет, который в 1937 году был парторгом на мехмате. Начался антисемитский прием на мехмате — об этом я написал очерк «„Черное 20-летие“ мехмата МГУ». Этот период длился 20 лет. Арнольд передавал слова Петровского: «Я не хотел бы видеть своими глазами, как разрушается дело моей жизни».
Но дело жизни Петровского не было разрушено. Лучшие традиции мехмата в меру сил воплотил Независимый университет. А сейчас эти традиции воплощает матфак Вышки. Кроме того, огонь, зажженный Петровским на мехмате, никогда полностью не угасал. Хочется надеяться, что сейчас он разгорается с новой силой.
О давлении системы и борьбе с ним
Петровский постоянно жил в борьбе со своим окружением и со всей системой в целом, несмотря на то что это была одна сторона его жизни. Другая сторона состояла в том, что он укреплял и создавал силу и славу нашей страны и науки, и система это вполне принимала и этого же хотела. Так что жизнь Петровского была в определенном смысле двойственной — и в согласии с системой, и в постоянном противоборстве с ней. Недаром Петровский был не только ректором МГУ, но и членом Президиума Верховного Совета СССР.
О работе дворником в детском саду
Люди не рождаются великими математиками — они ими становятся. И мне хочется сказать несколько слов о ранних годах жизни Петровского. Он родился в 1901 году. Ему было 16 лет, когда грянула революция. В 1918 году он вернулся в свой родной город Севск, за пределами которого уже начинал учиться. Он происходил из купеческой семьи и понимал, что его семья принадлежала к тому социальному слою, который во время революции подвергался репрессиям. Он сказал, что им надо уезжать из Севска как можно дальше и туда, где их никто не знает. Семья уехала в Елисаветград и спаслась.
Несколько лет спустя Петровский пошел работать дворником в детский сад. Меня это долгое время удивляло, пока наконец я не узнал причину. Годовая работа дворником изменила социальный статус Петровского: из купеческих детей он стал пролетарием и как таковой мог поступить в высшее учебное заведение. Это ограничение было совершенно не формальным — например, мой отец, родившийся в дворянской семье, так и не получил высшего образования и защитил кандидатскую диссертацию, а потом и докторскую, не имея университетского диплома. В детском саду Петровский познакомился со своей будущей женой Ольгой Афанасьевной, которая была заведующей этим садом, и это определило его судьбу на все дальнейшие годы.
О математике, поразившей своей красотой
В юности, еще до работы дворником, он читал книгу Дирихле , которая его поразила своей красотой и навсегда приковала к математике. После этого он решил поступать на математический факультет, и в 1922 году он поступил на мехмат, тогда физмат. В 1927 году он приветствовал Первый Всесоюзный съезд российских математиков от имени студенчества, тогда же поступил в аспирантуру к профессору Егорову , которую и окончил в 1930 году. 1930 год для Егорова был трагическим. Егоров был убежденный монархист, не скрывал своих убеждений и был арестован. Через год он скончался в тюремном госпитале в Казани. Петровский никогда не боялся говорить о том, что он ученик Егорова, несмотря на то что в те времена это было опасно. Это несколько слов о том, как вырастал в свой реальный масштаб Петровский.
О том, как Петровский помогал людям
Другую историю мой коллега рассказал мне много лет спустя после того, как она произошла с ним и его матерью. На четвертом курсе мехмата рассказчик пытался решить какую-то проблему, сделать что-то выдающееся. У него ничего не получилось, он плюнул на все и ушел в геологическую экспедицию. И его как задолжника, не сдавшего сессию, должны были отчислить. Его мама пошла к Петровскому, взяв зачетку, и рассказала Ивану Георгиевичу всю историю, объяснив, что сын ее отлично учился, и в доказательство показав зачетку. Но по ошибке она взяла не его зачетку, а зачетку своей дочери. Петровский не рассердился и, несмотря на этот ляпсус, тут же отдал приказ о восстановлении.
Еще один эпизод записан Владимиром Михайловичем Тихомировым. Профессорам университета выдавали квартиры в новом университетском доме. Николаю Владимировичу Ефимову, тогда еще не декану мехмата, а просто профессору, выдали квартиру на девятом этаже. Петровский знал, что у его дочери больное сердце: он сделал поправки в списке, квартира перешла на третий этаж.
О десяти тысячах добрых дел
Иосиф Самуилович Шкловский , ознакомившись с деятельностью Петровского, посчитал, что за свою жизнь тот сделал десять тысяч добрых дел. Когда я обдумывал деятельность Петровского, его отношение к себе и к людям, мне стало казаться, что такую жизнь мог прожить только человек, живущий в мире христианства. Я знал, что ленинградский академик Ольга Александровна Ладыженская, ученица Петровского, была христианкой и этого не скрывала. Я спросил ее, был ли верующим Петровский. Она отвечала, что, конечно, да, и рассказала, в какую церковь он ходил, о том, как он вел свою христианскую жизнь. Удивительно, на какую высоту советская власть подняла беспартийного верующего и, очевидно, не в лад с ней действующего человека. Но слава богу, что это произошло, и хотя я советскую власть не люблю, но то, что она так поступила, говорит, несомненно, в ее пользу.
Для меня Петровский — недостижимый образец. Его жизнь я воспринимаю как победу. Не только победу великого ученого над трудными проблемами, но и победу добра над злом, особенно трудную в те годы.